Евгений Кучинов сопоставляет различные утопии питания и всматривается в захватывающий проект советского ученого, желавшего накормить сотни миллионов людей нефтью.
В так называемом «вульгарном» или «наивном» материализме присутствует неуловимое (едва ли не психоделическое) смещение, которое легко заподозрить в грубом упрощенчестве и пропустить между пальцев. Образцовые афоризмы, такие как «человек есть то, что он ест» (Якоб Молешотт) или «мозг выделяет мысль, как печень выделяет желчь» (Пьер Кабанис, Карл Фогт), как правило, становятся жертвами парализующей серьезности, которая не позволяет погрузиться в галлюцинаторный мир, где идеализм рассматривается как телесный недуг, требующий медикаментозного лечения, где мозг окрашивается в цвет, воспринимаемый глазом, а чрезмерное употребление кофе приводит к восстаниям и революциям. Обычно считается, что «вульгарный» материализм упрощает отношение между сознанием и материей, совмещая их, отрицая специфику сознания и смешивая материализм с идеализмом[1]. Однако обвинение в упрощенчестве само оказывается упрощением. Во-первых, упрощается само психоделическое смещение, совершаемое в «вульгарном» материализме. Например, в утверждении, что «мысль — простой продукт пищеваренья мозга»[2], акцент делается на том, что мышление сводится до пищеварения, мозг (и даже, скорее, душа) унижается до желудка. В этой односторонней акцентуации ускользает обратное движение, которое могло бы оформиться в тезис: пищеварение — мышление (душа) желудка[3]. Можно назвать это обратное движение панпсихическим. Полная картина «вульгарного» материализма состоит, таким образом, из двух переходящих друг в друга движений: материализации души и одушевления материи. Упрощением, во-вторых, является убеждение, согласно которому «вульгарный» материализм не может усложняться (оставаясь собой, не теряя исходного психоделического смещения). Это не так. Современный, довольно сложный материализм может позволить себе высказывания, достойные своего «вульгарного» предшественника: «То, что делает мой ум, не отличается от того, что делает карандаш, когда лежит на столе»[4]. Кроме того, в контексте современного спекулятивного поворота панпсихизм (этот неочевидный спутник «наивного» материализма), можно сказать, полностью оправдан[5].
Тема питания является едва ли не ключевой для «вульгарного» материализма и для секулярной мысли в целом. <Не одним хлебом живет человек, но всяким [словом], исходящим из уст Господа> (Втор. 8:3) — эта гастрономическая формула Средневековья в Новое время не просто уступила место своей противоположности (человек живет одним лишь хлебом, Бога нет), но и, психоделически смещаясь, спровоцировала вопрос: в чем именно состоит голод? Чего именно мы хотим? Ответ на него обозначил две утопические крайности — Левиафана (государство, порядок) и Бегемота (восстание), борющихся за место получившего отставку трансцендентного Бога. Томас Гоббс обосновал выбор в пользу «смертного Бога», государства, которое единственное может обеспечить изобилие, зависящее «(после Господней милости) лишь от труда и прилежания человека», и порядок распределения, «установление моего, твоего и его, то есть, говоря одним словом, собственности»[6]. В изобилии и распределении состоит питание государства. <Не своим хлебом жив человек, но всяким [хлебом], исходящим от государственного распределения>. Согласно Гоббсу, сущностный голод человека — это жажда (государственного) порядка, ведь беспорядочно удовлетворяемый голод неизбежно ведет человека к гибели в горниле войны всех против всех. Иными словами, человек не может утолять свой голод непосредственно, он получает питание лишь от государственного изобилия и распределения. Государство никому не дает голодать. Пожалуй, это ключевая гастрономическая формула утопии Левиафана. С изнанки этой формулы проглядывает монструозная морда Бегемота, образ народа-людоеда, выкристаллизовавшийся в ходе революций XVIII века[7]: ведь с точки зрения государства без него люди обречены на то, чтобы есть друг друга.
Как замечает Теодор Адорно, требование, чтобы никто не голодал, является нулевым уровнем утопии[8], однако оно же представляет собой ловушку для утопического воображения, которое парализуется необходимостью самосохранения того, что есть, в неизменности[9], иначе, словами Гоббса, это требование состоит в том, что «государство не должно умереть»[10]. Порываясь дальше нулевой отметки, утопический импульс неизбежно обращается против самосохранения (и против государства).
Так, более анархично (и вульгарно) настроенные гастро-утописты приходят к выводу, что желудочно-кишечная судьба человека намного более радикальна. Шарль Фурье[11] предполагал, что хлеб как питательное средство, позволяющее (всего лишь) не голодать, чрезвычайно скучен и обобщен, его должны заменить разнообразнейшие обеспечивающие наслаждение сладости. Гастрономия (как закон распределения пищи между желудками) должна уступить место гастрософии[12], искусству мудрого желудка, в котором чревоугодие (не путать с обжорством) или вкус является связующим звеном всех искусств и занятий. Чревоугодие противоположно утолению голода (обжорство — лишь невоздержанный способ такого утоления), оно предполагает не просто наполнение желудка, но изобретение новых «желудков», новых вкусовых и пищеварительных страстей и пристрастий. Следует мыслить желудком, ибо сущностный голод человека касается наслаждения — в прямом кулинарном смысле этого слова — и счастья. <Не одним хлебом живет человек, но всякими [сладостями], производимыми в фаланстере>. Если новый — иной — общественный строй и станет войной всех против всех, то это будет кулинарная война, в которой воюющие стороны орудуют, например, кремовыми тортами, выстраивая по ходу военных действий плоть коллективного наслаждения.
Еще дальше идет Макс Штирнер, который, намечая антигосударственную диетологию, приходит к выводу, что Единственный (враг государства) становится собой посредством двоякого питания — избавительного и утвердительного. Единственный, с одной стороны, поглощает абстракции (богов, святое, язык — в общем, все призрачные тенёта, которые претендуют на захват его тела[13]), с другой стороны, Единственный питается сам собой[14]. Важно, что и то, и другое питание претендует на безвозвратное присвоение поглощаемого, на слом диалектики отчуждения. Впоследствии абстрактные кулинарные формулы Штирнера трансформируются, конкретизируясь на «вульгарном» уровне в призыве «ешь богатых», а на уровне утопии — в весьма причудливых гастроанархических построениях. Так, в (довольно голодные) 1910 — 20-е годы анархисты Братья Гордины разработали модель постоянного, всетелесного, безвыделительного питания, суть которого вкратце сводилась к тому, чтобы питаться изобретательно[15]. Питаться собой — значит употреблять в пищу то, что нами самими изобретено: это полностью искусственная пища, которая не только перестает быть даром (Бога, природы или государства), но и полностью усваивается, без отходов[16]. (Техническое) изобретение занимает у анархистов 1920-х годов место Святого Духа, который и предполагался ими в качестве пищи (обеспечивающей, между прочим, бессмертие). <Не хлебом живет человек, но [изобретениями], производимыми технически>.
Таким образом, гастрономическая утопия Бегемота (который грозит не столько войной всех против всех, сколько войной всех — против государства) состоит не в том, чтобы никто не голодал, но в том, чтобы никто не питался (не питаться, но — наслаждаться, не питаться, но — изобретаться).
1920-е годы, первая половина которых прошла в России под знаком борьбы сначала с хлебным, а затем с белковым голодом[17], стали временем формирования двух утопических образов питания (постреволюционного) советского человека. Первый (утопия Левиафана) характеризовался постепенным усилением «кормовой функции власти»[18], достигшей своего апогея к концу 1930-х годов, знаком чего был выход в свет первого издания культовой «Книги о вкусной и здоровой пище» (1939). В ее первой главе «К социалистическому изобилию!» мы видим ту же концептуализацию питания государства, что и у Гоббса: «Только в Советском Союзе, в стране победившего социализма, проблема питания, как и все другие проблемы человеческой культуры, успешно разрешается. На нашей родине нет голодных, нет недоедания и нищеты, у гражданина Страны Советов нет тревоги о завтрашнем дне»[19]. С вульгарно-материалистической точки зрения «вкусная и здоровая пища» должна была формировать коллективную плоть, не затрагиваемую тревогой (а вместе с ней и чересчур разгоряченным воображением) о завтрашнем дне. Второй образ (утопия Бегемота) предполагал куда более радикальное решение проблемы голода. Помимо анархического изобрет-питания можно упомянуть также утопию «электрического хлеба», которая воображается Андреем Платоновым в «Техническом романе»[20], а также различные вегетарианские утопии. Несколько упрощая, все эти утопии можно свести к одной, наиболее радикальной, к утопии искусственной пищи.
Поэтически она обыгрывается, например, у Маяковского в поэме «Летающий пролетарий» (1925):
вырабатываются
из облаков
искусственная сметана
и молоко.
Скоро
забудут
о коровьем имени.
Разве
столько
выдоишь
из коровьего вымени!
Среди известных химиков идею искусственной пищи озвучивали еще в конце XIX — начале ХХ века Марселен Бертло и Дмитрий Менделеев. В футуристической речи, произнесенной на банкете Синдикальной палаты в 1894 году и опубликованной вскоре под названием «В 2000 году», Бертло рисует мир, в котором «не будет ни земледелия, ни пастухов, ни пахарей; проблема жизнеобеспечения с помощью обработки земли будет замещена и разрешена химией», а питание будет осуществляться посредством небольших азотных таблеток, гранул жира и крахмала и ароматических флакончиков[21]. В 1905 году выходит в свет его же работа «Химический синтез пищи», где он (отказываясь, правда, от идеи «таблетированного питания») повторяет: вскоре посредством искусственного органического синтеза, возможности которого в живой природе используются лишь частично, «мы будем получать продукты питания более вкусные, более ароматные, легче перевариваемые и усвояемые, чем природные продукты»[22]. В том же 1905 году в «Заветных мыслях» аналогичное соображение, оговариваясь, что это дело неопределенно далекого будущего, высказывает Менделеев:
Как химик я убежден в возможности получения питательных веществ из сочетания элементов воздуха, воды и земли помимо обычной культуры, то есть на особых фабриках и заводах, но надобность в этом еще очень далека от современности, потому что пустой земли еще везде много <…>, и я полагаю, что при крайней тесноте народонаселения, раньше чем прибегать к искусственному получению питательных веществ на фабриках и заводах, люди сумеют воспользоваться громадной массой морской воды для получения массы питательных веществ и первые заводы устроят для этой цели в виде культуры низших организмов, подобных дрожжевым, пользуясь водою, воздухом, ископаемыми и солнечной теплотой. Но все это мне кажется чересчур удаленным от интересов современности[23].
В 1922 году физико-математический факультет Московского университета по специальности «физическая химия» окончил будущий ректор МГУ и будущий президент АН СССР Александр Николаевич Несмеянов (1899 — 1980). По предложению академика Н. Д. Зелинского молодой выпускник был оставлен на кафедре органической химии для подготовки к профессорскому званию и получил тему, связанную с химией производных циклопропана. Несмотря на то, что работа шла успешно и что уже к концу 1920-х годов открытия Несмеянова послужили началом целого направления в органической химии — получению металлоорганических соединений, — сам он изначально хотел заниматься химией белковых соединений и вынашивал замысел химического производства синтетической пищи. Начать осуществление этого замысла ему удалось лишь позже, в конце 1950-х — 1960-х годах, но сложился он уже в голодные 1920-е. В этом замысле сошлись утопическая страсть к достижению мира без убийства, без «следов крови» и особое отношение к науке, которая рассматривалась Несмеяновым как средство «устанавливать в природе свои порядки и законы»[24]. Утопический импульс составляло у Несмеянова то, что он в своей автобиографии[25] назвал «активным „вегетарианским чувством“», которое у него сложилось очень рано, еще в детстве (в 9 лет он отказался от мяса, а примерно в 13 лет — от рыбы; отказ от рыбы был особенно труден, так как в период Гражданской войны одним из главных продуктов питания были селедка и вобла[26]). Как известно, фундаментальное свойство утопии — негативность: она не утверждает, но скорее атакует корень зла современной ситуации[27], — таковым для Несмеянова выступал «кровавый закон попирания одних другими», который выдает себя за вечный природный закон. О радикализме его утопической атаки говорит, с одной стороны, такое воспоминание:
Я был в детстве склонен к фантазерству и в фантазиях расправлялся со всеми мясниками, попадавшимися на пути. Встречая караван ободранных трупов, или проезжая мимо мясоторговли, или видя ломового извозчика, истязающего лошадь, я мысленно расстреливал всех участников этих кровавых дел. Хоть и в плане фантазии, это все же уменьшало кошмарную беспомощность[28].
С другой стороны, в еще большей степени на решительность Несмеянова указывает тот факт, что (посредством химии) он видел возможность избавиться от насилия целиком: не только в отношении домашних и диких животных, но и в отношении малярийных комаров, клопов, насекомых вредителей и растений: граница запрету на убийство могла бы быть смещена, по его мысли, до самого дна.
С конца 1930-х годов академическая карьера Несмеянова уверенно идет в гору: в 1939 — 1954 годах он становится директором Института органической химии АН СССР, в 1939 году избирается членом-корреспондентом, а в 1943 году — академиком АН СССР по Отделению химических наук[29], с 1944 по 1958 год возглавляет кафедру органической химии, в 1945–1948 годах становится деканом химического факультета, в 1948–1951 годах — ректором МГУ, а в 1951 году избирается президентом АН СССР[30]. В 1961 году он уступает пост президента АН СССР М.В. Келдышу[31]. Последнее произошло, помимо прочего, из-за напряженных отношений между Несмеяновым и Хрущевым, в том числе и по «продовольственному вопросу»[32].
Еще в 1954 году Институт органической химии был преобразован в Институт элементоорганических соединений (ИНЭОС), который также возглавил Несмеянов. Именно в этом институте проводилось большинство опытов по созданию искусственной пищи. В основу этих опытов было положено, помимо этического, соображение военно-стратегического характера: искусственная пища может производиться в условиях постапокалипсиса ядерной войны, когда плодородные почвы и их плоды оказываются заражены радиоактивными осадками, и посему «ядерное оружие и ракеты не гарантируют победы в ракетно-ядерной войне без искусственной пищи»[33].
Первоначально Несмеянов считал вкус, запах и текстуру, то есть «фурьеристский элемент» пищи, незначительным[34], сосредотачиваясь преимущественно на проблеме «хлеба единого», на проблеме голода. Впоследствии он отдавал должное и наслаждению от пищи, интересу, который пища вызывает: «Нередко и нас, химиков, спрашивают: не собираемся ли мы кормить человечество синтетическими таблетками? Проглотил, запил водой и зарядился энергией до завтрашнего дня. Нет, не так просто, к сожалению. И не так скучно, к счастью»[35]. Поэтому неслучайно, что первым готовым продуктом, произведенным ИНЭОС, была искусственная икра. Когда Несмеянова спрашивали, почему именно икра, он отвечал несколько растерянно: «Икра — это… реклама, что ли. Важно было доказать, что химия вкупе с биохимией способна дать столь экзотический продукт»[36]. И хотя, действительно, изготовление искусственной икры требовало решения ряда деликатных теоретических и технических задач (разработка оболочек икринок из вазелинового масла, получение нужного цвета, достигнутое введением в раствор трехвалентного железа, нужных запаха и вкуса, достигнутых путем использования вытяжки из селедки и рыбьего жира и т.д.), наиболее существенным оставался «фурьеристский» элемент роскоши, наслаждения, доступного всем. Кроме того, «следовало <…> начать с чего-то такого, что ошеломило бы людей и дало бы <…> возможность пробить стену недоверия к искусственной пище»[37]. И, несмотря на то, что «стена недоверия», возможно, так и осталась непробиваемой, — мало у кого из тех, кто пробовал икру Несмеянова, не осталось забавных историй о том, как она расплывается на солнце, как к зубам липнут оболочки икринок и т.д., — этот продукт стал примером первого варианта решения проблемы искусственной пищи, изготовление ее из отходов животноводства (икра изготавливалась из отходов молочного производства, обрата). В связи с этим решением можно говорить лишь о минимальной степени искусственности, так как речь идет только об имитации одних продуктов животного происхождения другими. Однако Несмеянов предполагал, что можно обойтись и без (эксплуатации) животных, получая необходимые вещества из зерен или бобовых, тем самым полностью исключая животное звено из пищевой цепи, но и подобная модификация того же самого решения была для него все еще недостаточно радикальной.
Вторым вариантом искусственной пищи, исключающим также и растительное звено, стало изготовление ее из ископаемых. В «Пище будущего» Несмеянов писал: «Пища — наше топливо. Окисляясь, то есть сгорая в кислороде, пища и обеспечивает нас энергией. Наш организм — низкотемпературная печь, а пища — дрова в этой печи. Теплотворность топлива измеряют калориями. Килограмм нефти, например, дает около 10 тыс. больших калорий»[38]. Однако, как совершить перевод нефти в топливо для человеческого тела? Иными словами (в терминах Штирнера), как присвоить нефть? В 1962 году в журнале Time появилась короткая заметка о выращивании дрожжей на углеводородах нефти и о возможности их использования для получения пищевого белка. Именно дрожжи становятся теми переводчиками, которые делают нефть понятной для тела. Несмеянов описывает их в духе Лавкрафта, нейтрализуя ужас утопическим оптимизмом:
дрожжи древнее растений, [они] зародились в те времена, когда в атмосфере еще не было кислорода. Во всяком случае, окислять пищу они тоже не научились, могут только использовать готовые вещества… глюкозу, например, или же питаться отбросами, отходами производства бумаги, сахара, а также спиртом, уксусной кислотой, углеводородами, в том числе и парафинами. Напоминаем, что парафины — это углеводородные полимеры с 16 — 26 атомами в цепи. Получают их из чистого лигроина в виде вазелинового масла. Стало быть, дрожжи можно кормить и нефтепродуктами[39].
Однако, несмотря на то, что колоссальная скорость роста дрожжей и накопления ими белка позволяет производить искусственную пищу из углеводородов в сверхпромышленном темпе, в них слишком много нуклеиновых кислот, что делает их вредными для человека. Из-за того, что химия дрожжей заметно отличается от растительной и животной, удаление нуклеотидов и других нежелательных примесей, разделение в них белков, жиров и углеводов для последующего конструирования человеческой пищи проблематично.
Несмеянов считал, что проблемы, связанные с превращением нефти в «материал для приготовления любой пищи», рано или поздно будут разрешены. Для этого нужно последовательно идти на поводу утопического импульса «активного „вегетарианского чувства“». В 1969 году он писал о перспективах обработки микробного белка, выращенного на парафинах нефти:
Для использования непосредственно в пищевых целях выделенных из микробиологического сырья белков надо устранить присущие дрожжам нежелательные факторы (неприятный цвет, запах, посторонний вкус). По своей биологической ценности такие белки могут быть доведены до уровня лучших белков животного происхождения <…> Изолированный суммарный белок Micrococcus glutamicus по аминокислотному составу не отличается от белка куриных яиц[40].
В то же время он высказывал уверенность в возможности не только вырастить на нефти субстрат, который можно было бы использовать для производства искусственных «мяса», «сливочного масла» и «сыра», но и в том, что их себестоимость будет в 2-3 раза ниже природных «оригиналов».
Этот утопический импульс остановился на середине — на животных. Дрожжевой и микробный белок довольно активно использовался начиная с середины 1970-х годов в животноводстве. 1 июля 1973 года в городе Кстово (Нижегородская область) был запущен первый опытно-промышленный завод белково-витаминных концентратов. В качестве исходного материала на нем использовались жидкие очищенные парафины, поставляемые с Новогорьковского нефтеперерабатывающего завода, получаемая же белковая масса использовалась в качестве корма для скота. К 1982 году завод выдавал по 70 тысяч тонн белково-витаминных концентратов в год, и часть производимой продукции даже поставлялась на экспорт[41]. (В 2010 году завод прекратил свою работу.) Несмеянов допускал, что промежуточным звеном в процессе окончательного перевода нефти в материал для любой пищи может стать изготовление из дрожжевых белков, выращенных на нефти, корма для животных, однако это не было тем дном, отмытым от кровавых пятен, к которому он стремился.
Наконец, последним и самым «чистым» способом производства искусственной пищи Несмеянов считал химическое синтезирование. Прообразом такой пищи являются медицинские растворы и питательные препараты, подобные тем, что использовались в 1960 — 1970-е годы для длительных космических полетов. В связи с этим типом пищи Несмеянов, напоминая своими рассуждениями ранние идеи Бертло (таблетированное питание) и Братьев Гординых (всетелесное питание посредством специальной одежды и особых питающих все тело комнат и приборов), готов был проблематизировать необходимость существования пищеварительной системы, так как такая пища может вводиться напрямую в кровь.
Большинство опытных проектов академика Несмеянова осталось в рамках лабораторных разработок, а после его смерти в 1980 году они были если не забыты, то банализированы и «заморожены» в том виде, в котором возникли, сводясь к экспонатам несуществующего музея пищевых утопий и диковинкам советской гастрономии. Насмешливое отношение Левиафана к экспериментам Несмеянова хорошо видно в описании опыта употребления искусственной икры сыном Н. С. Хрущева, который закусывал ей дешевый кубинский ром, пахнущий керосином, сплевывал искусственные оболочки икринок, напоминающие маленькие целлофановые пакетики, и сетовал на чернеющие от красителей губы:
В 1960-е годы о ней трубили газеты, научно-популярные журналы посвящали ей обстоятельные статьи. Как мне объясняли понимающие в химии приятели, в отсутствие полимеров и полимерной промышленности получение тонюсенькой, к тому же съедобной оболочки икринок квалифицировалось как серьезное научное достижение. Научное, но не гастрономическое[42].
Вероятно, предположение, согласно которому высшие партийные чины СССР считали, что искусственная пища воспринимается скорее как неспособность государства накормить своих граждан, как слабость государства, справедливо. Утопией сыт не будешь.
Какого рода коллективная плоть выстраивается в утопии искусственной пищи академика Несмеянова? Если человек есть то, что он ест, то чем становится человек, питающийся нефтью? (Оставим в стороне вопрос о том, кому принадлежит нефть[43].) Апофатический ответ мог бы (1) состоять в том, кем человек, стирая «следы крови» до самого дна, перестает быть: людоедом. (В галлюцинаторной логике вульгарного материализма это могло бы означать также, что человек перестает быть человеком.) (2) Кроме того, переставая быть людоедами (и людьми), такие существа образуют коллективную плоть, ослабляющую государство (Вольф Гордин называл такую коллективность эктархической, внегосударственной). Государственный нефтяной каннибализм просвечивает, например, в словах Ленина, сказанных в 1920 году и легших в основание развернувшейся впоследствии национализации нефтяной промышленности (курсив наш):
Нам до зарезу нужна нефть, обдумайте манифест населению, что мы перережем всех, если сожгут и испортят нефть и нефтяные промыслы, и наоборот даруем жизнь всем, если Майкоп и особенно Грозный передадут в целости[44].
«Мы перережем всех», кто прикоснется к нефти неподобающим способом (по ту сторону государственного изобилия и распределения), — это могло бы стать формулой петрополитики любого современного государства. Тогда как петрофагия могла бы стать формулой сопротивления этой политике. (3) Наконец, утопия искусственной пищи движется в направлении безотходности (окончательного присвоения, в терминах Штирнера, и безвыделительного питания, в терминах Гординых): «Пища из отходов, пища из опилок, пища из нефти!» — восклицает Несмеянов[45].
Утвердительный, катафатический ответ затруднен (и как мы уже говорили, утопия сильна не утверждениями и положительными программами, но именно своей негативностью).
Список литературы
[1] Например, у Ленина: «назвать мысль материальной — значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом» (Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм // Ленин В. И. Полное собрание сочинений в 55 т., т. 18. М.: Государственное издательство политической литературы, 1968. С. 257).
[2] Волошин М. Путями Каина. Трагедия материальной культуры // Волошин М. Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения и поэмы 1891 — 1931. М.: Эллис Лак 2000, 2004. С. 32.
[3] В конечном счете «вульгарный» материализм не столько предлагает описывать мысль как вещество, сколько провоцирует мыслить — веществом. Якоб Молешотт обозначает нелегкую задачу одной из своих книг так: нужно «возбудить уважение ко всему вещественному, почитание, которое прежде подвергалось упрекам» (Молешотт Я. Учение о пище. СПб.: Издание книжного магазина Серно-Соловьевича, 1863. С. III).
[4] Morton T. AI, Anti-Ai vs OOO, Enaction (2011) //
http://ecologywithoutnature.blogspot.com/2011/05/ai-anti-ai-vs-ooo-enaction.html
[5] См.: Shaviro S. The universe of things: on speculative realism. Minneapolis: University of Minnesota Press, 2014. Ch. 3 — 5, а также: Mind that Abidies. Panpsychism in the New Millenium (Ed. by David Skrbina). Philadelphia: John Benjamins Publishing, 2009.
[6] Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Сочинения в 2 т., т. 2. М.: Мысль, 1991. С. 191 — 192.
[7] Фуко М. Ненормальные: Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1974 — 1975 учебном году. СПб.: Наука, 2005. С. 133.
[8] Adorno T.W. Minima moralia. Reflexionen aus dem beschädigten Leben. Berlin: Suhrcamp Verlag, 1951. S. 295 — 298.
[9] «…коль скоро процесс самосохранения в конечном итоге становится автоматическим, разум увольняется в отставку теми, кто в качестве кормчих производства, некогда вступив в права владения его наследием, теперь страшатся его…» (Адорно Т.В., Хоркхаймер М. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. М.-СПб.: Медиум-Ювента, 1997. С. 48).
[10] Гоббс Т. Ук. соч. С. 194.
[11] Хотя Фурье прямо не выступал за насильственное свержение государства, он предполагал такую пролиферацию, такое безумное дробление и умножение левиафанов, при котором государства и их правительства превращались «в безвластные по сути дела придатки к самостоятельно управляющимся производительным и потребительным фалангам нового общественного строя» (Дворцов А. Великий социалист-утопист // Фурье Ш. Избранные сочинения в трех томах. Т. I. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1938. С. 24).
[12] Фурье Ш. Новый промышленный и общественный мир // Фурье Ш. Избранные сочинения в трех томах. Т. II. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1939. С. 245 — 251.
[13] «Пожрав святое, ты сделаешь его своим собственным! Перевари Святые Дары — и ты будешь избавлен от них» (Штирнер М. Единственный и его собственность. Харьков: Основа, 1994. С. 91).
[14] «…я только знаю, что питаться собой — значит быть собой» (Там же. С. 143).
[15] См.: Братья Гордины. Страна Анархия (утопии). М.: Common Place, 2019. С. 124 — 126; а также: Бэоби. Изобрет-питание (как выход из всех современных тупиков-разрух и как путь к бессмертию). Опыт популярного очерка жизнеизобретательства. Изобретальня, 2-й год по Изобретении Человечества [М.: Издание Всеизобретальни, 1921].
[16] Этот проект не был «всего лишь» утопией. Считая, что безвыделительное питание возможно в результате «пептонизации» продуктов питания (пептон — продукт гидролиза белка; химией пептона активно занимался русский биохимик А.Я. Данилевский), пананархисты-всеизобретатели, вдохновляемые Вольфом Гординым (Бэоби), вели в своем «клубе» на Тверской, 68 (там же располагалась вегетарианская столовая) экспериментальную работу по изобретению и производству пептоновых пилюль, которые употреблялись ими в пищу (иногда с немалым риском для здоровья).
[17] См.: Кабо Е. Питание русского рабочего до и после войны. По статистическим материалам 1908 — 1924 гг. М.: Вопросы труда, 1926. С. 125–126.
[18] См.: Сохань И. В. Тоталитарный проект гастрономической культуры (на примере сталинской эпохи 1920 — 1930-х годов). Томск: Издательство Томского университета, 2011. С. 48.
[19] Книга о вкусной и здоровой пище. М.: Пищепромиздат, 1939. С. 6. Об утопичности проекта «Книги» см.: Глущенко И. В. Общепит. Микоян и советская кухня. М.: Издательский дом Государственного университета — Высшей школы экономики, 2010. С. 138.
[20] См.: Платонов А. Технический роман // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 4. Юбилейный. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2000. С. 885 — 936.
[21] Вerthelоt M. En l’an 2000 // Вerthelоt M. Science et Morale. Paris: Calmann-Lévy, 1897. P. 510, 513.
[22] Вerthelоt M. La Sythése chimique des aliments // Вerthelоt M. Science et libre pensée. Paris: Calmann-Lévy, 1905. P. 190.
[23] Менделеев Д. И. Заветные мысли. М.: Мысль, 1995. С. 147.
[24] Ильченко Е.В., Ильченко В. И. Академик А. Н. Несмеянов — ректор Московского университета и президент Академии Наук СССР. М.: Издательство Московского университета, 2013. С. 93.
[25] Несмеянов А. Н. На качелях ХХ века. М.: Наука, 1999.
[26] Там же. С. 71.
[27] Jameson F. Archeologies of The Future. The Desire Called Utopia an Other Science Fiction. London; New York: Verso, 2005. P. 12.
[28] Несмеянов А. Н. На качелях ХХ века. М.: Наука, 1999. С. 69.
[29] Постановление Общего Собрания Академии наук СССР от 27.09.1943 г. об избрании А. Н. Несмеянова действительным членом АН СССР // АРАН. Ф.411. Оп.3. Д. 403. Л.17.
[30] Постановление Общего Собрания Академии наук СССР от 16.02.1951 г. об избрании А. Н. Несмеянова Президентом АН СССР // АРАН. Ф.411. Оп.3. Д. 403. Л.236.
[31] Заявление А. Н. Несмеянова в Президиум Академии наук СССР, в связи с истечением срока его полномочий на посту президента АН СССР рекомендует избрать на пост президента вице-президента АН СССР академика М. В. Келдыша (04.05.1961 г.) // АРАН. Ф.411. Оп.3. Д. 403. Л.284-284об.
[32] Точку зрения Несмеянова на данный эпизод отношений власти и науки можно посмотреть в его автобиографии, точку зрения Хрущева см. в: Хрущев С. Н. Никита Хрущев. Реформатор. М.: Время, 2010. С. 669 — 675.
[33]Ильченко Е.В., Ильченко В. И. Академик А. Н. Несмеянов — ректор Московского университета и президент Академии Наук СССР. М.: Издательство Московского университета, 2013. С. 94 — 95.
[34] Там же. С. 102.
[35] Несмеянов А.Н., Беликов В. М. Пища будущего. М.: Педагогика, 1985. С. 19.
[36] Ильченко Е.В., Ильченко В. И. Академик А. Н. Несмеянов — ректор Московского университета и президент Академии Наук СССР. М.: Издательство Московского университета, 2013. С. 101.
[37] Там же.
[38] Несмеянов А.Н., Беликов В. М. Пища будущего. М.: Педагогика, 1985. С. 17.
[39] Там же. С. 100.
[40] Несмеянов А. Н. Искусственная и синтетическая пища // Вестник АН СССР. № 1. 1969. С. 32 — 33.
[41] Венитиади Н.А., Осадчева А. А. Биотехнологические методы получения кормового белка из углеводородов природного газа, нефти и нефтепродуктов // Наследие И. М. Губкина. Саратов: Амирит, 2018. С. 76.
[42] Хрущев С. Н. Никита Хрущев. Реформатор. М.: Время, 2010. С. 679.
[43] В 2008 году вышел роман Резы Негарестани «Циклонопедия», где в жанре theory-fiction высказывается предположение, что нефть — самостоятельный игрок истории Земли, «Нижний Сгусток», ведущий свою собственную космическую войну с Солнцем. В этой войне государства, эти беспомощные Левиафаны, ведущие войны за обладание нефтяными месторождениями, представлены как марионетки нефти, которые, думая, что борются с терроризмом, ведут Землю «по направлению к Теллурианской Омеге — окончательной деградации Земли как Целого» (Негарестани Р. Циклонопедия: соучастие с анонимными материалами. М.: Носорог, 2019. С. 19). Было бы интересно задаться вопросом, какое место в этой войне отвел бы Негарестани утопии Несмеянова, которая направлена одновременно и против Солнца (объявленного космическим капиталистом, собственником Земли, который сеет на ней голод и у которого Землю необходимо отвоевать), и против Нефти как злого древнего божества (которое, буквально в теофагической логике Штирнера, необходимо съесть).
[44] Ленин В. И. Письмо И. Т. Смилге и Г. К. Орджоникидзе (28.02.1920) // Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма. Ф. 2. Оп. 1. Д. 13067.
[45] Несмеянов А.Н., Беликов В. М. Пища будущего. М.: Педагогика, 1985. С. 100.