Анастасия Герасимова — архитектор, исследователь и преподаватель. В исследовательском центре им. Берлаге в Голландии Анастасия начала исследование о банях как об архитектурной типологии, а также культурном феномене пространства коллективной наготы.
Что представляет собой Москва в 2050 году? Градостроительные планы на расширение столицы рухнули, урбанисты сдались, и Москва распалась на множество отдельных небольших городов, сохранив при этом свой исторический центр. С ростом националистических настроений одной из наиболее популярных типологий городского пространства становится баня — традиционная русская парная. Возможно, косвенной причиной также послужило сведение счетов с главным конкурентом Москвы — Санкт-Петербургом, городом бань.
У бани всегда были дополнительные функции — снаружи к ней пристраивались прачечные и парикмахерские (или же они занимали небольшие комнаты внутри). Иногда эти пристройки начинали доминировать над баней, как, например, в советское время, когда определяющей для бани стала спортивная функция. В 1990-е годы баня обросла бессчетным количеством паразитирующих коммерческих и увеселительных программ, а в нулевые и вовсе пришла в упадок и была практически забыта.
Сегодня, в 2050-м, баня разделяет пространство с одним из главных с утилитарной точки зрения элементов инфраструктуры. Она спустилась в самую глубь городской ткани и поселилась в метрополитене, словно понимая, что метро — настолько фундаментальная и неприкосновенная типология, что, слившись с ним, больше можно не бояться вымирания. И для метро это выгодно — теперь к его многочисленным функциям добавилась еще одна.
Типологически баня и метро достаточно близки: обе типологии — пример радикальной коллективизации и утилитарного использования. В советское время и баня, и метро были возведены в масштаб «дворца для людей».
Изначально баня и метро имели много общего, не только концептуально, но в том числе и с точки зрения реальных деталей. Шкафчики для одежды и краны для воды — те немногие новые элементы, которые были привнесены в метро после объединения с баней. Все остальное — колонны, кафель на стенах, гранитный пол, каменные скамьи — уже там присутствовало, будто ожидая трансформации в баню. И главное, что совпадает в обоих типологиях, — это безликий поток людей, льющийся сквозь пространство.
Баня — исключительно интерьерная типология, поэтому она легко переселилась под землю. Ей не нужны фасады, главное для нее — коллективное уединение. Уход в подземелье к поездам позволил раскрыть ее интимную составляющую.
Несмотря на интерьерную типологию, баня всегда играла одну из определяющих ролей в градостроительной системе. В имперское время бани располагались возле воды, усеивая берега каналов и рек. В Советском Союзе баня была одним из фундаментальных урбанистических элементов микрорайона, выполняя важную общественную функцию наряду со школами, детскими садами и поликлиниками. Но потом баня потеряла свою власть: загнанная в угол 90-ми, она больше не могла скрываться за историческими фасадами доходных домов и проседающими бетонными стенами конструктивистских и модернистских зданий. Все, что ей оставалось, — втиснуться в маленькие сауны, наполненные праздностью и развратом. Чтобы вернуть былую значимость, баня объединяется с транспортной инфраструктурой, обладающей практически незыблемым положением в пространстве города.
Точкой отсчета стала станция метро «Кропоткинская». Храм Христа Спасителя был снова переделан в бассейн, что никого не удивило, — это место обречено на постоянную трансформацию. С падением Храма люди освободились от гнетущего чувства стыда, насаждаемого сверху. Толпа обнаженных людей в метро напоминает марши голых коммунистов — участников движения «Долой стыд» 1920-х, однако сейчас нагота оправдана купальной функцией. От станции метро подземный тоннель ведет к открытому бассейну — так метробаня соединяется с экстерьерной программой «Кропоткинской».
Теперь, спускаясь в метро каждое утро, можно почувствовать запах хлорки. Перед тем как сесть в поезд, обязательно нужно снять одежду. Всех, кто не подчиняется этому правилу, арестовывают. Если раньше, чтобы выразить протест, люди раздевались, то сейчас несогласие ассоциируется с человеком в одежде. Вагоны поездов различаются по температуре: поездка длиной в одну остановку — в вагонах с температурой под 90 градусов, от двух до четырех остановок — 70 градусов, и чем дольше поездка, тем ниже температура. Стандарты температуры и влажности устанавливаются Минздравом. Отпарившись в жарких вагонах, пассажиры выбегают на станцию, тут же встают под душ или обливаются холодной водой из тазиков.
Московские эксгибиционисты, чьей излюбленной локацией раньше было метро, разочарованы. Теперь нагота — это не патология или извращение, это естественное состояние.
Сначала горожане придерживались традиционного гендерного разделения, но с распространением демократических ценностей люди перестали обращать внимание на пол.
Теперь метробаня пропускает через себя больше людей, чем все Санпропускники при СССР, она отдается толпе полностью, купая всех и вся в своих недрах подземного города. Можно сказать, что метро и раньше обладало дополнительными функциями. Например, когда-то вагоны напоминали библиотеки — почти все горожане предпочитали читать в дороге, но позже, с появлением вай-фая, на смену книгам пришли гаджеты. Баня освободила людей и от этого: при такой температуре и влажности не проходят никакие сигналы связи. В каком-то смысле баня вернула метро изначальную автономность, а людям — утраченное понятие «транзитное время». Единственное время, когда человек может ничего не делать — или, наоборот, делать то, что хочется.
Конечно, баня в поездах — идея не новая, она пришла из армейского быта. Даже в самых суровых условиях Великой Отечественной войны поезда на Урале не ограничивались примитивными душевыми кабинами, а оборудовались специальными вагонами-банями. Они отличались от боевого банно-прачечно-дезинфекционного поезда (БПДП), имели затапливаемую печь, в них парились и мылись, как в обычной парной. Сегодня этот проект военных лет кажется полнейшей утопией, хотя для солдат Второй мировой войны он был неотъемлемой частью повседневной жизни.
Поэтому поезд — не новая территория для бани. Она там уже побывала и научилась функционировать в постоянном движении, без привязки к местности. Нет типологии более адаптивной, чем баня: она пойдет на все, лишь бы не исчезнуть. Она даже готова стать поездом, чтобы нести по просторам Москвы свою благородную гигиеническо-оздоровительную миссию.
Баня и метро: и то, и другое — места перехода и движения, транзитные пространства. Метро — в буквальном смысле, баня — в метафорическом. В прошлом переход из одного жизненно важного цикла в другой — появление на свет, свадьба, зачатие и рождение ребенка, смерть — обязательно сопровождался праздничным банным ритуалом. И в то же время баня была и остается местом для рутинного общепринятого занятия — мытья. Теперь и метро стало не просто транспортной системой, но превратилось в ежедневный коллективный ритуал.
Но есть у этих типологий и определенное противостояние. Метро происходит от метрополиса, это технически сложное, абсолютно городское явление. Баня же, наоборот, — пасторальное, отсылающее к исконному примитивизму, понятное и царю, и рабу. Как известно, простая идея всегда выигрывает у сложной. Теперь порождение фундаментальной простоты укоренилось в городской структуре и овладело ею.
Забавно, что и метрополитен в своей сложности, и баня в своей простоте — в первую очередь направлены на уравнение людских масс. И сегодня более, чем когда-либо. Баня разоблачила москвичей, обнажила их плоть, которую она прошибает паром, очищает и отпускает наверх — в город.