На этой неделе онлайн-журнал Sreda публикует письмо куратора и советника по культуре при посольстве Швеции в России Марии Линд. Это ответ на приглашение, которое направлено из далекого будущего от лица Института овладения временем и содержит просьбу прокомментировать ситуацию в связи с демонстрацией результатов работы ТЕНЕТ — самообучающейся системы, исследующей «предысторию человеческого искусства», — на персональной выставке Арсения Жиляева «Будни распознавателя образов» (ММОМА, 25 июня — 19 сентября 2021 года).
Москва, 24 апреля 2021 года
Спасибо за приглашение прокомментировать для Института овладения временем ситуацию с человеческим искусством и его историей в том контексте, в котором я сейчас нахожусь. В приглашении я заметила определенный интерес к художественным институциям, платформам, каналам, инфраструктуре и, что самое важное, — музеям. Я затрону этот аспект, а также добавлю кое-что о роли художника (в единственном числе).
Я хочу поделиться с вами рядом наблюдений, накопленных за последние восемь месяцев, что я нахожусь в столице Российской Федерации. Связаны ли между собой эти наблюдения, как и почему — решать вам. Не думаю, что хоть в одном из них задействован синдром Стендаля. Однако у некоторых читателей они могут вызвать ощущение дежавю. По крайней мере, у меня они определенно его вызвали. Я буду рада при случае подробнее остановиться на этих наблюдениях и прокомментировать их для вас — вживую или на экране. Они кажутся мне очень характерными для своего места и времени. Мне любопытно узнать ваши мысли по поводу моих наблюдений и, возможно, получить комментарий с вашей стороны!
Мое первое наблюдение состоит в том, что современное искусство кажется особенно оживленным в регионах, находящихся вдали от сильных мира сего. Новосибирск, Владикавказ, Краснодар — лишь некоторые примеры городов со своими художественными сценами и центрами, развивающими оригинальные институциональные программы. В других городах скорее преобладает самоорганизация, как в Томске, где сестры Сарычевы работают в дуэте под названием «18:22». Их остроумные и дерзкие интервенции в заброшенных зданиях и на улицах часто оставляют после себя следы из розовых объектов. Похожий пример взятия-дела-в-общие-руки мы находим в Нижнем Новгороде с его собственной традицией стрит-арта. На самом деле этот стрит-арт гораздо сложнее и изощреннее, чем обычное граффити, и включает в себя взаимодействие с жильцами и соседями тех деревянных домов, что разрисовывают художники. Неудивительно, что некоторые из участников этой стрит-арт-сцены вот-вот откроют свой комплекс мастерских, основанный на принципах сотрудничества.
Если первое наблюдение касается легкости на подъем, работы с малым, а не с большим масштабом, близости к художникам и местным контекстам, то второе — репрезентации и внешнего вида. Я заметила, что и в южной, и в северной столицах большое значение придают выставочной архитектуре. Крупные музеи и центры искусства от Третьяковской галереи и Эрмитажа до «Гаража» и Манежа отдают предпочтение яркому пространственному решению временных выставок как исторического, так и современного искусства. Их застройка выполнена профессионально, на высочайшем уровне и выглядит дорого. Иногда настолько, что полностью захватывает выставку, создавая ощущение, что институция — это сцена для тщательно продуманных представлений. Кажется, будто эта выставочная архитектура создана, чтобы производить впечатление на зрителей, и она значительно превосходит то, что я бы назвала «выставочным дизайном», предполагающим более скромную пространственную хореографию. Важность подобной выставочной архитектуры отмечают и некоторые местные информанты, которые рассказали мне, что бюджеты на выставочную архитектуру зачастую превышают бюджеты на продакшен.
Третье наблюдение — о самих художниках, а точнее об определенном понимании функции художника. Благодаря общению с художниками и иным попыткам следить за дискурсом у меня сложилось впечатление, что Художник с большой буквы Х очень даже жив. Он принадлежит разным поколениям и не ограничивает себя одним жанром или техникой, такими как живопись или инсталляция, — в этом контексте он кажется вездесущим. Я давно нигде не встречала Художника, и меня интригует его существование в начале нового тысячелетия. Как он выжил и почему именно здесь? Какую жизнь он на самом деле ведет? Очевидно, что его присутствию благоприятствует среда. Помимо этого, я замечаю, что он любит говорить о «своей теории» то одного, то другого, даже «своей философии» тех или иных вещей. Подобные теоретические и философские построения кажутся более весомыми, чем сама художественная продукция, почти как в сообщающихся сосудах: чем грандиознее теоретический или философский конструкт, тем беднее искусство.
У меня на этом все. Дайте знать, если/как решите продолжить!
Всего доброго,
Мария Линд