Русскоязычному читателю хорошо знакомы переводы Бернса, выполненные Самуилом Яковлевичем Маршаком. Именно Маршак взглянул на поэзию Бернса через особую призму русской словесности и тем самым стал культовым переводчиком, символом успешности и важности межкультурных коммуникаций. Однако с течением времени в инструментарии и алгоритмах этих коммуникаций произошло немало перемен, прежде всего, в связи с тектоническими подвижками в устройстве самих языков.
Мультилингвизм современной культуры характеризуется высокой степенью изобретательности по части поиска новых ритмико-синтаксических структур, сближающих язык классического стиха с обычным, разговорным стилем. Блестящие примеры — как оригинального стихосложения, так и переводческого ремесла — были продемонстрированы русским поэтом и английским эссеистом Иосифом Бродским. Его метод создания поэтической материи повышенной плотности стал основой новых художественных исканий и литературных переводов. Следовательно, возникает вопрос: а что если взглянуть на уже известные — и переведенные — стихи Бернса с позиции использования нового инструментария и сделать более современные переводы?
В мае 2019 года поэт, преподаватель Томского университета, исследователь и переводчик оригинальной английской лирики Бродского Андрей Олеар посетил места Бернса в Шотландии. Результатом этого путешествия стали новые переводы стихов шотландского классика, которые представлены в этом выпуске онлайн-журнала V–A–C Sreda.
В ЧЕСТЬ ВИСКИ
Фрагмент
О, Виски! Дух любой игры,
всех слов любви прими дары!
Коль нет тебя, до той поры
стишки убоги.
Придешь — лавиной рифм с горы
грохочут строки!
ДУША, КАК БУДТО В КАМЫШАХ…
Душа, как будто в камышах
запутавшийся ветер…
Девчонки, кажется, для нас
важней всего на свете.
Пусть жизнь идет среди забот,
но каждую минуту
им то, что важно для мужчин, —
неважно почему-то.
Волнует тех лишь свой успех,
«богатство» — его имя.
Ну вот богат ты, а не рад
деньгам — нет счастья с ними.
Но стоит на исходе дня
обнять свою девчонку,
весь мир, что обступал меня,
пусть подождет в сторонке!
Что ж, пусть осудит наглеца
осёл с унылой рожей,
нет в целом свете мудреца,
кто б без девчонок прожил.
Природа-мать, хочу признать,
мужчины знают четко —
начальный класс прошла на нас,
чтоб сотворить красотку!
У НИЩЕТЫ С ЛЮБОВЬЮ…*
Песенка
Куда б ни шли пути мои,
зачем мне с самых юных
лет знать о том, как цвет любви
зависим от фортуны…
У нищеты с любовью ведь
привязанности нету.
Сам бедность я готов терпеть,
но не для Джинни это.
О, деньги, сколько же сейчас
вы значите для многих!
Я просто презираю вас
и ваших слуг убогих.
В бездонных глаз голубизне
страсть отраженья вроде,
да и слова ты шепчешь мне —
все о деньгах и моде.
Но как тут разум мне сберечь
с тобой, такою милой?
Не слышит сердце его речь, —
колотит, что есть силы.
Тот счастлив будет, кто любим, —
вся власть и деньги знати
бессильны будут перед ним
с девчонкою в объятьях!
СОНЕТ О ПЕСЕНКЕ ДРОЗДА,
УСЛЫШАННОЙ ПОЭТОМ
В ДЕНЬ СВОЕГО РОЖДЕНИЯ
ЯНВАРСКИМ УТРОМ
(25 января 1793 г.)
Пой, дрозд! Твой голос, замерший на миг
в пустых ветвях, ловлю боготворя.
И даже у тирана-Января
от музыки твоей светлеет лик.
Вот так из недр тоскливой тишины
я слышу звук и радуюсь ему.
Мгновенья, вспыхнув, с ним летят во тьму,
надеждой или ужаса полны.
Благодарю тебя, певец! Твоя стезя —
дать миру свет, как будто ты — заря.
Что деньги? С ними жизнь истратишь зря.
А песен у души отнять нельзя.
Лишь голос в нищете достался нам,
с ним все, что есть, мы делим пополам.
ПРЕДЗИМНЕЕ
В честь дня с утра еще вчера
звенел зеленый бор.
Дождь пел и поддержать сумел
нестройный птичий хор.
А нынче нет веселых нот —
зима спугнула все.
Но май придет, и запоет
лес вновь во всей красе.
Лишь седины теплу весны
не растопить вовек.
На сердце след минувших лет —
стареешь, человек!
Так тяжек каждый новый день,
и ночь без сна — беда,
и знаешь ты, второй весны
не будет никогда.
ЗИМА
За зимнею стужей — весенние лужи
и птичий трезвон в вышине.
Вокруг столько чувства, и только мне грустно —
любовь охладела ко мне.
В прозрачной водице тюльпан отразится
и трели замрут на сосне.
В гнезде меж собою зашепчутся двое,
а ты теперь шепчешь не мне.
АВГУСТОВСКАЯ ПЕСЕНКА
Ветра, простор… Ружейный хор —
в осенних желтых кущах.
И в тот же миг — утиный вскрик
над вереском цветущим.
Крестьянин рад — ласкают взгляд
поля овса и гречки.
Встает луна, в душе она
любви затеплит, как свечку.
Едва заметив в синеве
тень коршуна в полете,
вьюрки попрячутся в траве,
а кулики в болоте.
Под сенью крон веселый звон —
от глаз людских подальше
живут дрозды — просты, чисты
их песенки без фальши.
О, каждый вид себя хранит —
и дикий, и прекрасный —
кто гнезда вьет, кто врозь живет
в скитаниях напрасных.
Но человек — тиран, навек
гроза и боль природы.
(Придумал черт кровавый спорт
для птичьего народа.)
Но, милый друг, взгляни вокруг —
как суетятся птицы,
высот без дна голубизна
и поле золотится.
Куда идем забыв, замрем
пред шелестящей рожью —
с самих Небес простых чудес
полно для тварей божьих.
Пока луна и ночь ясна —
прогулки лучше нету.
Тебя возьму да обниму,
что скажешь ты на это?
Ни дождь — ветвям, тепло — полям,
ни солнышко в ненастье
не лучше, нет, чем мне, мой свет, —
любовь твоя и счастье!
МЫШКЕ,
ЧЬЮ НОРКУ ВДРУГ
РАЗРУШИЛ МОЙ ПЛУГ,
НОЯБРЬ 1785
Комочек маленький, дрожащий,
твое сердечко бьется чаще,
но зря себя совсем пропащей
ты чуешь, друг, —
поверь, угрозой настоящей
не стал мой плуг.
Перед Природой в этом свете
за Человека я в ответе,
судить его, хочу заметить,
ты вправе, но
одной землею стать на свете
вам суждено.
«Воровка — мышь!» — с молвой нет сладу.
И что? Ведь жить же как-то надо.
Ты тащишь меньше всех со склада, —
что за печаль?!
Зерно — законная награда, —
его не жаль.
Твой дом разрушил я… К несчастью,
когда на улице ненастье,
взять негде мха и прочей снасти —
отстроить дом,
чтоб от декабрьской хищной пасти
спасаться в том.
В полях, куда ни глянь, зима.
День чуть блеснул, и снова тьма.
Затем вьют гнезда (и дома),
чтоб спать в тепле;
твое — плуг, быстрый как чума,
нашел в земле.
Сухой травы клубочек жалкий, —
скромней не может быть, пожалуй, —
но, стоивший совсем немало,
нелегкий труд.
Кругом лишь снежные завалы —
не свить уют.
Но, мышка, разве ты одна,
кому беда его страшна? —
и лучшим планам суждена
судьба не сбыться…
Надежда каждому нужна! —
как с ней не сжиться?
О, ты совсем не то, что я,
жить днем одним — судьба твоя.
Мы ж с горем — крепкая семья.
Хотя, возможно,
ждать завтра бед — вся жизнь моя.
И ждать тревожно.
В ГОРАХ
В горах ты, о сердце мое, а в груди
ни звука теперь. За оленем лети
к вершине! Молчит опустевшая грудь —
ты в них навсегда, где бы ни был мой путь.
Прощай, милый сердцу мой северный край!
Вся слава и сила — отсюда! Прощай.
Куда бы судьба ни бросала нас, мы
во снах будем видеть родные холмы.
Прощайте же, снежные стяги вершин,
лоскутный рисунок полей и долин,
зеленых лесов вниз бегущих полки,
звон тысяч ручьев, грозный ропот реки.
В горах ты, о сердце мое, а в груди
ни звука теперь. За оленем лети
к вершине! Молчит опустевшая грудь…
В горах мое сердце, где б ни был мой путь.
МОЯ ЛЮБОВЬ
Любовь моя красней, чем цвет
всех роз, что дал июнь!
Она нежнее музыки
сладчайших, тонких струн.
Я в чувствах честен, как никто:
тебя, боготворя,
не разлюблю, покуда вдруг
не высохнут моря.
Не высохнут моря, малыш,
и камни в пыль пока
не обратятся — пусть течет
жизнь струйкою песка.
Прости, что нам, моя любовь,
сейчас не по пути.
К тебе вернусь, хоть бы пришлось
полсвета обойти!
БАЛЛАДА О ЯЧМЕННОМ ДЖОНЕ
Три величайших короля
сошлись на суд, и вот
вердикт: «Виновен!» Посему
Ячменный Джон — умрет.
Зарыт преступник, сверху плуг
распашет чернозем,
чтоб здесь никто и никогда
не вспоминал о нем.
Но вновь веселая капель
звонит мотив весны,
Джон взял да вышел из земли,
и все потрясены!
Под летним солнцем возмужал,
окреп; вооружен —
шлем с копьями идет ему —
о, это точно, — он!
Осенней грустною порой
настал тот самый миг,
когда клонится голова,
Джон побледнел и сник,
скрипят суставы, седина,
а ярче солнца был…
Враги готовы показать
ему свой адский пыл:
острейшей сталью подсекли
коленки Джону. Тут,
в телеге, связанным, его,
как жулика, везут.
Он был распластан. Претерпеть
Джон должен столько мук:
вот вздернут, бит, подвешен вновь,
а после — новый круг.
Котел наполнив до краев,
враги вопят: «Смотри,
народ, как твой Ячменный Джон
пускает пузыри!»
Вот, нахлебавшись, на полу
лежит несчастный Джон.
Ростки — знак жизни — из него
стремятся выйти вон.
Иссушен на живом огне
весь мозг его костей,
что мельник сунуть поспешил
меж двух больших камней.
Из недр сердца кровь его
в стаканах плещет, значит,
чем больше пьешь ее — в груди
твое резвее скачет!
Когда того героя кровь
в твоих вскипает жилах,
она исток всех храбрых дел,
дает любую силу.
Ячменный Джон заглушит боль,
подарит радость сразу.
Вдова воспрянет духом, хоть
велит ей плакать разум.
Пьем за тебя, Ячменный Джон,
бокалы ежечасно…
Полно потомков у тебя
в Шотландии прекрасной!
Перевод Андрея Олеара