Онлайн-журнал V–A–C Sreda завершает трехмесячную программу, посвященную художественной и культурной жизни в разных городах России.
В этом выпуске мы публикуем интервью главного редактора V–A–C Sreda Даниила Бельцова с комиссаром, художественным руководителем Владивостокской международной биеннале Юлией Климко о том, как возрождался главный дальневосточный фестиваль визуальных искусств после многолетнего перерыва, почему искусство не оставляет человека равнодушным и при чем тут семь тысяч мешков соли.
— Юлия, расскажите, как у вас возникла идея создания Владивостокской международной биеннале визуальных искусств и что вы брали за образец — работу коллег из России или зарубежный опыт ввиду географических особенностей региона?
— Во-первых, необходимо подчеркнуть, что в тот момент, когда у меня родилась идея проводить Владивостокскую международную биеннале визуальных искусств, я была не случайным человеком в художественной среде города. На протяжении семи лет я выполняла обязанности арт-директора галереи современного искусства «Арка» — одной из старейших и наиболее профессиональных институций как Владивостока, так и России.
Во-вторых, биеннале во Владивостоке проходила с 1998 года, а идея ее создания возникла еще раньше в театральном сообществе — в 1992-м — и принадлежала Леониду Анисимову, художественному руководителю Приморского камерного театра драмы (с 2000 года — Приморский краевой драматический театр молодежи. — Прим. ред.). Но стоило этой идее проникнуть в публичное пространство, сразу возник вопрос: почему биеннале должна быть театральной? Тогда директор Центра современного искусства «Артэтаж» Александр Городний предложил: если и проводить биеннале, то обязательно нужно включать в нее художественные работы.
Так Театральная биеннале стала Владивостокской биеннале визуальных искусств, но ее судьба была непростой. Дело в том, что сначала учредителем выступало управление культуры Приморского края, а затем организатором стала администрация города. В 2013 году биеннале прошла под эгидой городской администрации в последний раз — позже было принято решение отказаться от мероприятия. Скажу прямо, для художественного сообщества это была не лучшая новость, даже несмотря на то, что событие носило скорее локальный характер. Конечно, биеннале была международной, и мы работали над яркими партнерскими проектами с Японией и Китаем, но российские коллеги из европейской части страны не слишком хорошо знали о культурной жизни Владивостока.
В 2013 году Владивостокская биеннале визуальных искусств прекратила свою работу, а через год открылся Центр современного искусства «Заря». В художественной среде города появились новые люди и свежие идеи, а вслед за ними и разговоры о том, что биеннале необходимо возродить. Но кто-то должен был сделать решительный шаг, и этим человеком в 2016 году стала я. Был организован фонд, и мы с коллегами объявили, что биеннале во Владивостоке пройдет по частной инициативе. Конечно, мы заручились поддержкой администрации города, но эта поддержка была информационной и не касалась самых важных — финансовых — вопросов.
Словом, обстоятельства сложились таким образом, что мы решили провести ребрендинг Владивостокской биеннале визуальных искусств, добавив в название слово «международная». Появилась аббревиатура VIBVA — Vladivostok International Biennale of Visual Arts (с англ. — Владивостокская международная биеннале визуальных искусств. — Прим. ред.). Мы оставили словосочетание «визуальные искусства», чтобы сохранить преемственность. Нам не хотелось перечеркивать прошлое — напротив, было желание сделать акцент на наследии и опыте, которые мы продолжаем, наметив новые цели и пути развития.
— В чем, на ваш взгляд, принципиальное отличие биеннале во Владивостоке от подобных событий в других регионах России?
— Прежде всего, Владивосток — это наиболее отдаленная от запада точка на карте России, и поэтому, когда мы говорим о дальневосточном характере, невозможно не учитывать географическое положение региона. Например, разница во времени между Москвой и Владивостоком составляет семь часов, а между Владивостоком и Токио — один час, Пекином — два часа, Сеулом — один час.
Когда возникли вопросы, чем Владивостокская биеннале будет отличаться, каким будет стержень события, — у нас уже было достаточно опыта. Разумеется, мы не специально отслеживали мировые тенденции, а просто жили в этом контексте, поддерживали контакты с коллегами. Очень многое мне дало общение с теоретиком современного искусства и куратором Виктором Мизиано. Мне крайне близка его точка зрения, которую он однажды высказал в нашем разговоре. По мнению Мизиано, биеннале, несмотря на конвенциональность формата в профессиональном сообществе, может изменяться по воле организаторов, принимающих собственные решения. Такой подход очень помог при организации Владивостокской международной биеннале визуальных искусств, потому что мы не перенимали опыт коллег «под кальку». Напротив, мы начали думать о том, что необходимо именно нашему региону, чтобы биеннале стала понятна и востребована.
И, безусловно, большое влияние на нас оказала близость Азии. Мы решили особенно подчеркнуть многолетний опыт синхронизированного общения с Азиатско-Тихоокеанским регионом, причем это взаимодействие буквально складывается на бытовом уровне. Поэтому первой темой Владивостокской международной биеннале визуальных искусств стала морфология порта. Мы также поняли, что магистральная тема должна лишь делать акцент на тех локальных особенностях региона, которые приглашенный куратор не способен осветить в силу объективных причин. Оговорюсь, что изначально нам не хотелось приглашать для работы над биеннале куратора из Владивостока — в этой роли мы видели человека извне, способного заявить о регионе, привлечь к нему внимание. И таким человеком стала куратор из Китая Сян Липин.
Однако в процессе обсуждения выяснилось, что она не готова приглашать региональных художников к участию в своем проекте. Для детального, вдумчивого изучения их портфолио требовалось время, которого у нее не было, как и качественных сайтов или альбомов у художников. Эта проблема, на мой взгляд, связана не с бедностью культурной жизни города, а с недостаточным финансированием современного искусства. Также из-за отсутствия связи с Западом наши художники почти не принимают участие в знаковых выставках — а ведь этот фактор тоже важен для куратора.
По этой причине мы решили создать параллельную программу Владивостокской биеннале. Ее особенность заключалась в том, что программа не была расположена на периферии события, а стала полноценным проектом региональных художников. В то же время спецпроекты раскрывали наши связи с институциями из других городов, регионов и стран. Поэтому биеннале получилась развернутой и состояла из основного проекта, параллельной и специальной программ, а также включала детское и образовательное направления.
— В одном из интервью вы говорили, что влияние на локальную среду — одна из первостепенных задач вашей художественной практики. На что удалось повлиять VIBVA и с какими трудностями вы сталкивались?
— Разумеется, невозможно с первой попытки сдвинуть гору с места, для этого необходимы постоянные усилия. Но я уверена в том, что Владивостокская биеннале стала важным импульсом для развития художественного сообщества в регионе. Впервые биеннале прошла с иностранным приглашенным куратором, были представлены не только местные, малоизвестные художники, но и авторы с мировым именем — демонстрировались инсталляция Ильи и Эмилии Кабаковых «Двадцать способов получить яблоко, слушая музыку Моцарта» и видеофиксация перформанса Марины Абрамович и Улая «Энергия потока». Все это не могло не повлиять на восприятие события: когда показываешь проекты подобного уровня во Владивостоке, ты будто прыгаешь на недостижимую высоту без разбега или трамплина.
После проведения биеннале наступил момент, когда стали заметны приятные последствия. Впервые за много лет художники из Владивостока получили приглашение провести персональную выставку в Москве. Я говорю о творческой группе Hero4Hero и их проекте MANNA в Московском музее современного искусства. Также у нас сложились совершенно новые, глубокие, творческие взаимоотношения с китайскими партнерами. Хочется сказать, что ситуация в художественной среде Владивостока не начала радикально и быстро меняться, но, чтобы не показаться самонадеянной, отмечу: мы задали необходимый вектор.
— Какова была роль зрителя? Стремились ли вы вести диалог с посетителями или первоочередной задачей было стремление повлиять на профессиональную среду?
— Наверное, в первую очередь мы сфокусировались на профессиональном сообществе. Мы понимали, что работа со зрителем будет сложнее и должна длиться намного дольше, нежели выстраивание связей внутри сообщества.
Тем не менее зрителю всегда отведена главная роль, потому что творчество невозможно без взаимодействия автора и аудитории. И, безусловно, чтобы искусство жило, о нем нужно говорить, поэтому мы сотрудничали с теми, кто влияет на общественное мнение, приглашали на биеннале журналистов из Москвы, поддерживали контакты с информационными агентствами. Меня очень удивляло, когда нам звонили люди из Хабаровска или с Камчатки, чтобы уточнить расписание биеннале или детали посещения площадок. Словом, в событии приняли участие не только жители Владивостока — оно повлияло на весь регион.
При этом работа со зрителем должна быть последовательной, нужно принимать во внимание множество факторов. Например, мы понимали, что город не готов к масштабной биеннале, которая заняла бы один музей или галерею, и старались выстроить протяженный маршрут — от западных окраин Владивостока до острова Русский. Пришлось даже разделить основной проект на несколько частей, чтобы у зрителя была возможность продлить свое соприкосновение с искусством.
— Некоторым жителям европейской части России Азия кажется чем-то далеким и незнакомым, в то время как для вас она стала частью повседневности. Расскажите, как происходит коммуникация с азиатскими коллегами и в чем различие художественных процессов в России и Китае?
— Владивосток — это все-таки город-порт. Несмотря на то что в советское время у нашей страны было мало контактов с другими государствами, портовые города сохраняли возможность соприкасаться с иными культурами. Например, мой отец был моряком, ходившим в заграничные плавания, поэтому атрибуты азиатской жизни с детства присутствовали в нашем доме — сувениры, плакаты, одежда и виниловые пластинки. Можно сказать, на визуальном уровне азиатская эстетика всегда была представлена во Владивостоке, и всем жителям города японская и китайская иероглифики были привычны.
Так получилось, что я занималась китайским языком в школе и продолжила его изучение в университете. Моей специализацией стала история Китая, неразрывно связанная с тысячелетней культурой страны. Я не могу сказать, что Китай для меня — открытая книга. Эта страна никогда не будет полностью понятна людям европейской культуры, однако, полагаю, у меня есть навыки, позволяющие найти общий язык с китайскими коллегами, выстроить с ними коммуникацию. К тому же китаистов не очень много и, как правило, они знают друг друга. Многие из моих знакомых по университету сегодня работают в Китае, что дает возможность найти необходимые контакты. Для Азии это очень важно. Конечно, репутация человека имеет значение, но особенно ценно, если за тебя может поручиться общий знакомый.
В Азии совершенно иное отношение к людям, которые занимаются искусством. К сожалению, в современных российских реалиях эта тема остается неоднозначной. С одной стороны, когда художник становится популярен, многие начинают говорить о влиянии и значимости его творений. С другой стороны, человеку, который только начинает свой путь в сфере искусства, бывает очень непросто, ведь у его близких и знакомых сразу возникает стереотип — кажется, что художник всегда беден, стеснен и, в принципе, ведет странный образ жизни. Такого отношения нет в менталитете наших азиатских соседей. Людям искусства, несомненно, сложно и в Японии, и в Китае, но там принадлежность к культурной среде — это знак высокого социального статуса.
— В моих предыдущих беседах с программным директором Дома культуры «ГЭС-2» и фонда V–A–C Алисой Прудниковой и куратором Красноярской музейной биеннале Сергеем Ковалевским коллеги делились наиболее запоминающимися личными историями, связанными с художественной практикой. Не могли бы и вы рассказать о событиях, благодаря которым поняли, что не зря занимаетесь своим делом?
— На Владивостокской международной биеннале визуальных искусств в 2017 году был представлен очень интересный проект китайского художника Чжан Юя «Наполняя водой» — тотальная инсталляция из пяти тысяч фарфоровых чаш, расставленных под открытым небом на острове Русский. Добавлю, что эта территория находится вблизи Океанариума и недоступна для посещения в темное время суток. Форма этих чаш оказалась привычна зрителям, ведь в городе очень много китайских кафе и ресторанов, в которых подают блюда именно в такой посуде. В одну из ночей прошел дождь, и мне прислали видео, как лиса пьет воду из чаши. Но больше всего меня поразила не лиса, а человек, запечатлевший это на камеру глубокой ночью. Вдумайтесь: он остался наедине с инсталляцией дотемна или иным образом проник к работе, чтобы прикоснуться к произведению в совершенно иных условиях.
Инсталляция Чжан Юя подарила мне важный опыт. Из-за того, что работа выставлялась в отдалении от города, на острове, мы иногда приезжали, чтобы проверить состояние объекта. Однажды я заметила девушку, одиноко ходившую между фарфоровыми чашами. Казалось, будто она исполняет танец — поистине глубокое внутреннее погружение. Для меня это стало наглядным примером того, как искусство может затрагивать, не оставлять равнодушным. Иногда бывает сложно понять, насколько сильно человек впечатлен подобным соприкосновением. Но, увидев проникновенно «танцующую» девушку, я вдруг поняла, что искусство выполняет свою задачу независимо от количества зрителей, на которых оно повлияло. Это может быть всего лишь два или три человека. Мы много говорим об опыте нации, культурном коде, совокупности практик, но особенно меня мотивирует, когда всего одно произведение или одна инициатива художника оставляет столь сильный эмоциональный отпечаток.
Мне бы хотелось привести еще один пример, потому что на Владивостокской биеннале случалось множество интересных историй. Одна из них связана с инсталляцией корейской художницы Бу Джихён «Существование сети». Для работы требовалось семь тонн белой соли. Соль продается в больших мешках, поэтому привезти ее на площадку не представляло сложности. Нюанс заключался в том, что представители одной из компаний-партнеров биеннале хотели соответствовать наивысшему уровню и закупили соль экстра-класса, которая была расфасована в мешки по одному килограмму. Ни я, ни художница не ожидали, сколько предстоит работы: чтобы вскрыть все семь тысяч мешков и раздробить соль, нам пришлось пригласить значительно больше волонтеров, чем планировалось, и их все равно было недостаточно, чтобы уложиться в срок. Соль была очень мелкой, часто попадались куски твердые, как камень. Работая над инсталляцией, Бу Джихён так устала, что едва смогла прийти на открытие биеннале. Эта самоотверженность поразила меня в самое сердце.
Но благодаря кропотливому и ответственному труду у нас получилась одна из красивейших инсталляций. Московские коллеги отмечали, что уровень произведения вполне соответствует Стамбульской биеннале. Работа «Существование сети» расположилась в здании филиала Государственного Эрмитажа во Владивостоке, находившемся в тот момент в ведении Приморской государственной картинной галереи. Инсталляция заняла бальный зал в историческом особняке — это красивейшее помещение с колоннами, между которыми была рассыпана соль, создававшая образ морских волн. Художница нарочно убрала все источники света и оставила лишь синие фонари, которыми пользуются корейские рыбаки. Свечение не только рождало волшебную, неповторимую атмосферу, но и напоминало о ежедневном тяжелом труде людей, чья жизнь неразрывно связана с морем. Завораживающее зрелище.